Глава 1. Записки Марса. Сцена.

 

Записки Марса. Сцена

Истинная радость — дело серьезное.

Сенека

 

«Клуб-91»! О, сколько чудных мгновений ты мне подарил, а, сколько кровушки моей выпил. О, наша тусовка! Скольких ярких личностей ты взрастила и еще взрастишь, скольких погубила и еще погубишь. И вроде совсем недавно это было: стояли на сцене, держали микрофон, и казалось, шоу будет длиться вечность. Жизнь бурлила, кипела, и мы - бесбашенные, дерзкие, влюбленные, конечно же, талантливые, конечно же, звезды - с упоением варились в этом огромном котле под названием КВН.

Сейчас, с пока еще небольшой, но все-таки уже высоты прожитых лет, я ко многим происходившим тогда событиям отношусь с легкой иронией. Но тогда для нас все было очень серьезно, по-настоящему, все казалось важным, первостепенным. Игры, концерты, репетиции, соперничество, интриги, дружба. И все искренне, без фальши, по-юношески наивно, по-шекспировски драматично.

Как бы банально это не прозвучало, но в большой, по нашим провинциальным меркам, КВН я попал совершенно случайно. Я учился на пятом курсе исторического факультета БашГУ. Не знаю как в других ВУЗах и факультетах, но у нас на пятом курсе как таковых лекций и пар не было, практически все время отводилось на написание диплома и подготовку к его защите. Но прежде в начале первого семестра необходимо было пройти педагогическую практику. Вот я и проходил ее родимую в одном из новообразованных частных лицеев, гордо именующих себя Российско-Арабским. 

О, это был славный период начала моей профессиональной деятельности, который сам по себе заслуживает написания отдельного романа, уж поверьте. И хотя в рамках нашей темы было бы не совсем уместно останавливаться на нем, я, тем не менее, позволю себе совершить в него краткий экскурс.

Шел 1994 год, самый обычный год из когорты, прозванных в последствие «лихими», девяностых. Страна судорожно пыталась прийти в себя после развала Советского Союза, шоковой терапии перехода к рыночной экономике за пятьсот дней, неудавшегося путча, всеобщей ваучеризации, расстрела Белого Дома, первых выборов во вновь учрежденную Государственную Думу. Каждый был сам за себя, крутился как мог, у кого-то получалось лучше, у кого-то хуже, в целом терпимо. Рожденные Перестройкой цунами, накрывшие великую страну, и обратившие ее в прах, постепенно сходили на нет. Поднятая муть оседала на дно, в беспредельном хаосе начали появляться первые признаки хоть какого-то подобия порядка. Пока это был порядок «по понятиям», но это было лучше, чем ничего. Росли и множились финансовые пирамиды, изобретались схемы по уходу от уплаты налогов, ширились ряды челноков. Деньги старались хранить в долларах, зарплату платить в конвертах. Все «частное» постепенно вытесняло все «государственное». Частные магазины, заправки, салоны, конторы и, конечно же, учебные заведения.

С одним из них судьба и свела меня, аккурат перед самым началом нового учебного года. Российско-Арабский лицей - так называлось это чудо передовой образовательной мысли. Сказать, что это была очень ответственная и очень трудная работа, это все равно, что ничего не сказать, промямлить в тряпочку. Слава создателю, у меня к тому времени был серьезный опыт  работы вожатым в детском оздоровительном лагере «Урал». Опыт, конечно, сильно сказано. Эдакий, симбиоз зачатков педагогической теории, полученных на втором курсе и практических навыков, приобретенных в ходе применения (с переменным успехом) вышеупомянутых зачатков на практике. Подряд три года по три летних смены, это вам не лаптем щи, как говорится. Такое по определению не могло пройти даром, кто хоть раз был вожатым в лагере, тот меня поймет.

Собственно, в лицей то я и попал благодаря своему бурному «лагерному» прошлому. Директор лицея, если мне не изменяет память, ее звали Светлана Рашидовна (очаровательная и очень сексапильная молодая бизнес-леди) была подругой одной из наших вожатых Гульнары (в простонародье просто Гули) и пригласила ее к себе на работу. А уже Гуля, в свою очередь, пригласила меня попробовать свои силы в качестве воспитателя-наставника. Упор делался на то, что дело новое, поле непаханое, методика продвинутая, клиенты богатые, перспективы адские. Это была, так сказать, официальная аргументация во время собеседования, а на деле все было гораздо проще. Во время совместно проведенной бурной ночи с Гулей (надо же было провести всестороннее обсуждение вопроса) выяснилось, что те учителя с кем директор лицея изначально договаривалась, в последний момент отказались, а до начала учебного года оставались считанные дни. Поэтому они готовы взять кого угодно, хотя бы на время, пока не найдут более подходящие кадры. Короче, выручай милый Зайка, а за мной не заржавеет.

Нельзя сказать, что я с детства мечтал стать последователем Макаренко и посвятить свою жизнь делу воспитания подрастающих поколений, нет, я был нормальный парень, и вполне адекватно оценивал окружающую меня реальность. Я прекрасно понимал, что слова педагогика и перспектива не совместимы, особенно когда речь идет о выборе карьеры. Но, с другой стороны, работы у меня на тот момент постоянной не было, я ведь только перешел на пятый курс и не имел еще профессионального диплома. Меж тем на стипендию прожить, ежу понятно, было невозможно. Но самое главное мне на пятом курсе необходимо было пройти обязательную преподавательскую практику в школе. В итоге на удивление пристойный размер предлагаемой зарплаты, выдвинутый в качестве основного аргумента, равно как и не менее пристойный размер Гульнариного бюста, склонили чашу весов в пользу лицея. Какая-никакая, а все ж таки и для мамы помощь будет, - подумал я и согласился поработать пару месяцев, пока мне подыщут замену и при условии, что мне оформят, как положено документы по практике.

В советское время был такой замечательный фильм «Усатый нянь» с Сергеем Прохановым в главной роли. В нем молодой парень волею судьбы становится воспитателем в детском саду. Так вот, я, собственно, и стал таким нянем, с той лишь разницей, что это был лицей, меня называли модным словом «куратор», и у меня не было усов. На моем попечении было тридцать душ шестилетнего возраста, так называемый нулевой класс. Т.е. это вроде бы уже как бы и школа, но в тоже время еще по-прежнему как бы детский сад.  Я с ними играл, я их кормил, выгуливал, укладывал спать, читал им сказки, учил их рисовать, лепить, петь, читать стихи. Я вытирал им сопли, поправлял колготки, завязывал бантики и шнурки, успокаивал обиженных, наказывал обижавших, в общем, крутился с ними как белка в колесе. Конечно же, были еще и педсоветы, и родительские собрания, и вызовы на ковер и множество других рабочих моментов, как в любой нормальной школе. Прибавьте к этому тот факт, что кроме меня и моих двух товарищей все сотрудники лицея, в том числе и три непосредственных начальника, а именно директор и два его завуча были женщинами, и мало того их всех троих звали Светланами (вот такое поло-именное землячество), и вы получите картину маслом, название которой – засада полная. Но, все это, была лишь первая часть марлезонского балета, а была еще, как вы уже догадались, и вторая часть.

Помимо кураторства над шестилетками меня попросили также вести уроки у первоклашек. Особого энтузиазма поначалу эта просьба у меня не вызвала, но вновь вмешавшийся финансовый аргумент в виде почасовой оплаты, которая выгодно усугубляла пристойность основного оклада, а также вновь примененный постельный метод уговора со стороны Гули сделали свое дело. Так я стал преподавателем истории, что с учетом моей учебы на истфаке было вполне логично. Подвоха я не заметил исключительно по причине своей неопытности. Естественно, это была не простая история, «простую» пусть в обычной школе учат, а у нас ведь лицей, и не абы какой. «История арабских стран», вот так назывался мой предмет. Ну, и что здесь такого необычного, - спросите вы. Действительно, меня как студента исторического факультета историей каких-то там арабских стран напугать было невозможно, уж поверьте. Мы изучали истории всех и вся. Еще на втором курсе я написал курсовую работу «История происхождения кладов сасанидского серебра на территории Поволжья, Урала и Западной Сибири во второй половине 19 века», а вы говорите. Проблема была в другом, и лежала, как говорят археологи, в верхнем культурном слое, т.е. практически на поверхности.

Как вы понимаете не все дети, которые приходят учиться в первый класс, пусть это даже первый класс трижды лицея, умеют читать и писать. Собственно, в любой нормальной школе именно с уроков чтения и письма и начинаются школьные годы чудесные. Мой же предмет видимо должен был эти годы сделать в конец замечательными, да вот беда, как объяснить детям, что такое «история», что такое «арабских» и что такое «стран», особенно когда (открою страшную тайну), они не все даже алфавит знают. Попал я, что называется крепко, но толи из-за того, что был молодой и непуганый, толи пробудился во мне, не побоюсь этого слова, талант педагога, или же мне просто повезло, но со своей задачей я справился. К новому году, первоклашки мои не только знали, что такое арабские страны, но знали и все официальные названия этих стран, названия их столиц, количество проживающего в каждой из этих стран населения, а также они могли показать каждую арабскую страну на политической карте мира (т.е. попутно пришлось им объяснить, что такое «столица», что такое «население» и что такое «карта мира»).

Это сейчас мне смешно, а тогда для моей неокрепшей психики это было достаточно серьезным испытанием. Мой рабочий день начинался в 7.30 утра, когда в лицей начинали привозить детей (т.е. просыпаться мне, чтобы успеть на работу приходилось в 6.00 утра) и длился до тех пор, пока все родители не забирали своих детей обратно домой. Обычно это процедура завершалась к 19.00, но иногда затягивалась и до девяти вечера. Иными словами, рабочий график был совершенно не нормированный, а учитывая, то, что автомобиля у меня тогда еще не было, и жил я от лицея не близко, то свободного времени за вычетом работы, сна и езды в общественном транспорте оставалось, мягко говоря, немного. И как вы уже, несомненно, догадались, об учебе говорить в такой ситуации вообще не приходилось.

Собственно, как таковых занятий в виде лекций на последнем курсе у нас и не было, все студенты давно уже были распределены по кафедрам, и в большинстве своем не поднимая головы и рук своих не покладая, денно и нощно, «корпели» над дипломными работами под чутким «руководством» дипломных руководителей. Иными словами, каждый занимался своими делами, лишь изредка, примерно пару раз в неделю, появляясь на проводимых кафедрами спецкурсах, и днях консультаций по диплому. Я же не появлялся даже там.

Подходил к концу уже третий месяц моего добровольного трудоголизма. Осенняя лицейская карусель, так неожиданно закружившая меня в вихре по настоящему взрослой жизни, в буквальном смысле вырвала меня из привычного житейского омута и привычного круга общения. За всей этой учебно-кураторской суетой незаметно подкрался декабрь, до его наступления оставалось несколько дней, и зима, которая де факто уже давно хозяйничала в городе, готовилась официально вступить в права. Мое настроение в тот период характеризовалось одним емким словом - «жопа».

Во-первых, мое кураторство явно затягивалось и все больше меня раздражало, не в последнюю очередь тем, что все ранее обещанные золотые горы, имели все шансы только обещаниями и остаться. Зарплата, которую я получал по ведомости, естественно была мизерной, потому как основную часть я должен был получать в конверте (тогда практически всем платили зарплату в конвертах). Однако то, что я в итоге в нем получал никак под словосочетание «основная часть» не подходило. Ибо сумма в конверте была ничуть не больше той, что мне платили по ведомости. Главбух при этом переводил стрелки на директора, а та, в свою очередь, растягивая свои пухлые губки в отрепетированную на модных курсах делового общения улыбку, заверяла меня о скором решении вопроса. В первый раз она сказала, что доплатят в следующем месяце, а на следующий месяц сказала, что в следующем, а потом неожиданно заявила, что первые три месяца, это испытательный срок, за который мне оказывается ничего больше платить не положено, а вот после нового года, мне начнут платить нормально. Т.е. попутно выяснялось, что поиск кандидатов на мою замену не увенчался успехом, и увенчается ли в ближайшей время под большим вопросом. Моя трудовая повинность грозила растянуться, а это в мои планы ну никак не входило. У этой истории все отчетливее вырисовывались контуры скандала.

Во-вторых, в лицее произошла кража. Некто, умудрился незамеченным проникнуть в детские гардеробные, где у каждого лицеиста был свой шкафчик, и где они переодевались, оставляя верхнюю одежду. В итоге у соседнего класса пропало примерно с десяток детских курточек, а в нашем классе пострадавшим оказался только один человек и это был я. У меня пропала практически новая дубленка и норковая шапка. У нас у кураторов своего шкафа не было и верхнюю одежду мы оставляли на вешалке, которая стояла прямо в классной комнате. Вор видимо предварительно хорошо изучил наш распорядок и совершил свой дерзкий налет во время тихого часа, когда из преподавателей уже практически никого не оставалось, а мы кураторы обычно находились в спальных комнатах, и не могли видеть того, что происходит в классе и раздевалке. Нулевые классы располагались на первом этаже не далеко от центрального входа, что и предопределило выбор вора. Мы потом проводили «следственный эксперимент» и выяснили, что при соответствующей сноровке и желании такая операция занимает секунд сорок, от силы минуту. Что творилось в лицее объяснять не надо. На дворе был уже далеко не месяц май, и родители обворованных детей явно не ожидали такой подставы. Естественно, они катили бочку на кураторов и директора, требуя возмещения ущерба (мне еще повезло, что в моем классе у детей ничего не пропало). Светлана Рашидовна и здесь пыталась растягивать свои пухлые губки в отрепетированную улыбку, действуя четко в соответствии с конспектом «десять правил поведения во время конфликтных ситуаций», но на родителей, почему то, это не производило должного впечатления. В милиции же дело, конечно, завели, но сразу предупредили, что заниматься этой ерундой времени нет, поэтому мол, особо себя надеждой не тешьте.

Наконец, в-третьих, начались проблемы с сексом. Гуля, чья голая задница, до последнего времени оставалась единственным островком стабильности в бушевавшем вокруг меня океане сплошных обломов, неожиданно решила, что наш служебный роман себя исчерпал, и наши отношения нужно перевести в стадию «останемся друзьями». Это был хоть и психологический, но самый что, ни есть удар ниже пояса. Нельзя сказать, что я сильно расстроился, все-таки она не являлась, что называется моей девушкой, так сказать в общепринятом смысле этого словосочетания. У нас были свободные отношения и никаких обязательств мы друг другу не давали. Но как любой нормальный представитель мужского пола, имеющий статус студента я искренне переживал из-за внезапно начавшейся полосы воздержания. Вы меня поймите правильно, на тот момент мне исполнился двадцать один год, концентрация гормонов в крови такая, что на ней можно было ракеты в космос запускать. Для меня, как для типичного студента, едва освобождающегося от оков юношеского максимализма, вопрос наличия секса по значимости был сродни шекспировскому «быть или не быть». Да, что уж там, положа руку на ягодицу, скажу прямо, регулярная половая жизнь, вот та цель, которая является определяющей в наших мужских поступках. Старина Фрейд был трижды прав, либидо – двигатель прогресса.

Теперь вы понимаете, что данная моему настроению чуть выше характеристика, это еще весьма пристойная форма передачи моего душевного состояния. Я не знал, что мне делать. Будучи воспитан в лучших советских традициях торжества коллективного сознательного, когда общественные интересы ставились выше личных, я не мог просто взять и уйти. С другой стороны, перспектива скандалить, причем скандалить с бабами, меня также совершенно не вдохновляла. С детства привитое чувство ответственности и порядочности (типичные болячки интеллигенции) не мне одному мешали продираться в джунглях новых рыночных отношений. Это я вам как историк говорю.

Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не произошло сразу несколько событий, которые, как потом выяснилось, круто изменили мою жизнь. Одно из них произошло в лицее. Как сейчас помню это случилось в понедельник утром, меня вызвала к себе Светлана Рашидовна и сообщила фантастическую новость, мне нашли-таки замену. Она представила мне миловидную женщину бальзаковского возраста, которую звали Наталья, и попросила меня рассказать и показать ей все, что касалось моих шестилеток, своего рода передать дела. Радости моей не было предела. Правда, у меня оставались еще уроки истории у первоклашек, но это всего пару часов в неделю, что по сравнению с мировой революцией сущие пустяки. Вот так скоропостижно скончалась моя недолгая карьера «усатого няня». С годами, как и положено, в голове о том кураторстве остались только самые светлые и добрые воспоминания. И хотя я давно уже забыл, как звали моих подопечных, иногда я смотрю на лицейские фотографии, на их детские лица и что-то щемящее просыпается в груди, и мне хочется увидеть какие они сейчас, узнать кем они стали. Но мы отвлеклись, это все лирика. Если же говорить, по существу, то из своего наставничества в лицее я вынес весьма ценный житейский опыт, который был аккумулирован в два емких тезиса: «Ничто так не мешает работе, как руководитель в юбке» и «Ничто так не заслуживает уважения, как работа с детьми». Друзья мои, никогда не обижайте воспитателей в детском саду, это святые люди. И никогда на них не обижайтесь, по той же причине.

В тот же день, после передачи всех дел Наталье, я, получив долгожданную свободу, сразу же отправился в университет. После практически трех месячного игнорирования я не то чтобы соскучился по нему, просто очень уж захотелось увидеть хоть кого-нибудь из нашей студенческой тусовки, узнать последние новости, поболтать, посплетничать. Кроме того, по понедельникам у нас проходил спецкурс. Я уже довольно приличное время не показывался на кафедре и решил, что будет совсем не лишним напомнить о своем существовании, показаться на глаза своему руководителю, все-таки защиту диплома еще никто не отменял. На тот момент моя работа по диплому шла крайне медленно, точнее она вообще не шла. И хотя я по этому поводу особо не переживал, все-таки определенные рамки приличия нужно было соблюдать и создавать хотя бы видимость бурной деятельности.

Родной альма матер встретил меня по-домашнему безразлично «пришел, ну и ладненько, проходи, открыто». Ничего не изменилось, все было на месте. То же крыльцо, те же знаменитые шесть колонн. Возле одной из них я остановился совершить ритуальный моцион с сигаретой в зубах. На крыльце было людно, тусовалось несколько групп студентов, видимо была перемена. Я выкурил сигарету, зашел внутрь и направился к центральной лестнице и далее на второй этаж, где и базировался наш истфак. И вот тут-то, произошло второе за это утро эпохальное (впоследствии) событие. Я встретил парня, по кличке Рыбак, студента 4-го курса, в миру именуемого Димой Трапезниковым. Встретил, что называется, жестко, лоб в лоб, ибо он буквально врезался в меня, вылетая из аудитории, у входа в которую мне в тот момент приспичило остановиться, чтобы прочитать объявление на двери. В пересечении наших траекторий в тот день был явно божий промысел.

Мы были приятелями. Хотя Димон, так обычно я его звал, и учился на курс младше, у нас было много общего. Мы вместе играли в футбол за факультетскую команду, вместе работали в уже упомянутом мною лагере «Урал». Кроме того, мы жили по соседству и частенько, как это было принято у молодняка нашего возраста, гостили друг у друга, особливо в те редкие счастливые дни, когда наши родители уезжали из дома. Т.е. водку мы тоже пили вместе. Почему его прозвали Рыбаком я, кстати, до сих пор не знаю, но точно не из-за того, что он являлся страстным поклонником рыбной ловли. Скорее наоборот, к рыбалке Димон относился без особого энтузиазма, в отличие от меня.

- О, здорова, Димон! Чуть не убил, блин.

- Марс, здорово! Слушай, классно, что я тебя встретил, у меня тут к тебе дело есть на миллион – Димон резко схватил меня под руку (он вообще всегда очень резкий) и повел куда-то на третий этаж, - короче тут такая фигня происходит, ты просто не представляешь, на нас, на историков бочку катят.

- Погоди, куда ты меня тащишь? - хотел я остановить Димона, но это была абсолютная безнадежная попытка, потому как он, пребывал в тот момент в состоянии, как я это называю, эмоциональной передозировки. Он не просто излучал энергию, он буквально ею фонтанировал, и своей лавинообразной речью в совокупности с резкими движениями тела, этим напором энтузиазма и у-шу он вводил собеседника в легкий шок, сравнимый с тем, что испытывает малек, оглушенный ударом хвоста матерого жереха (рыбаки поймут). Его кипучая деятельность, в такие моменты, напоминала нечто среднее, между полетом шмеля за секунду до падения в банку с вареньем, и гоном благородного оленя, бросившим вызов всем оленям мира. Остановить это было нельзя, это можно было только переждать. Впрочем, меня эта его манера общения ничуть не раздражала.

- Марс, сейчас все тебе объясню, не перебивай меня, - продолжил тем временем Димон, затащив меня в какую-то аудиторию и заговорщицки закрыв дверь, на всякий случай, заперев ее трансформированной в засов ножкой ближайшего стула.

И он, размахивая руками, периодически толкая меня в плечо, с запоем поведал мне зажигательную историю о том, как он, пока я убивал время на своей долбанной педпрактике, вступил в Союз Студентов БГУ (оказывается в университете была такая общественная структура, созданная на обломках местной комсомольской организации, наш местный СС). Как ему предложили возглавить представительство СС на историческом факультете, и теперь он активно участвует в общественной жизни универа, в которой оказывается куда как интереснее чем можно было того ожидать. Там оказывается столько разнообразных направлений для применения своих способностей, столько интересных людей, столько всяких событий, и, самое главное, столько симпатичных студенток. Димон захлебываясь словами, будто боясь, что не успеет, по каким-то причинам, осчастливить меня своим великим знанием, расширял мой кругозор, который, оказывается, содержал непозволительное для такого пятикурсника, как я, количество пробелов. Оказывается, в универе в ближайшие дни стартует неделя «Студента и культуры», в рамках которой каждый вечер будут проводиться различные интеллектуальные конкурсы. Вечера, посвященные по замыслу организаторов из СС, поэтам или эрудитам не вызывали энтузиазма у Димона, на предмет участия. Для максимального удовлетворения своей, неожиданно проснувшейся к двадцати годам потребности в творческом самовыражении, и, куда же без этого, возможности закадрить очередную юную милашку, наилучшим образом, по его мнению, подходил конкурс политической сатиры. Для участия в конкурсе нужно было собрать факультетскую команду и подготовить оригинальный номер в стиле КВН на заданную тему. Тут до меня постепенно начал доходить смысл изливающегося из Димы потока сознания.

- Марс, ты прикинь, я принес заявку на участие в конкурсе политической сатиры в студклуб, а они там ржут. Нет, ты прикинь, в наглую ржут, - Димон искренне негодовал, - они мне сказали, что от историков никто никогда нигде не участвовал и поэтому от нас ждать нечего, и команду мы не соберем. Представляешь, какого они там мнения о нас. Заявку не хотели принимать, мол срок подачи давно уже вышел, все участники давно определены и готовятся, вы не успеете, осталось всего пять дней.

- Да, уж! Ну, а ты что им ответил?

- А что я. По началу, чуть даже не послал их, разругался, короче, в пух и прах. Потом начал спорить, убеждать, сказал им, что мы такой номер забабашим, что они все ахнут, пригрозил ректору пожаловаться.

- Понятно, - зная, что Рыбак при желании мертвого из могилы может поднять, я ни на секунду не сомневался в том, что его заявку на конкурс в итоге приняли. Беспокоило другое, неожиданно подкравшееся осознание того, что я, с неизбежностью втягиваюсь в какую-то новую для себя авантюру.

- А я то, тут причем? – догадываясь какой будет ответ, тем не менее, спросил я.

- Марс, ты ж в лагере в КВН играл, ты же самый креативный у нас, самый творческий, стихи пишешь, на гитаре играешь, тебе сам бог велел в команде быть. Наш истфак залажали по полной, нужно же показать всем, что мы тоже не пальцем тыканы. Ну, что мы какой-то номер для конкурса не придумаем? Давай сделаем всех, мы же можем, я уверен - включил всю силу своего убеждения Димон, тряся меня за плечи, - Марс, у нас получится, ну что мы, в самом деле, позволим считать нас сачками. Я уже и народ в команду нашел, несколько человек, с деканом на счет аудитории для репетиций договорился, нужно только собраться.

- А что за народ? Я кого-нибудь знаю? – мне вдруг стало интересно, Димон, конечно, тот еще мудак, но что-то подсказывало моему изголодавшемуся по тусовкам организму, что на этот раз он ввязался во что-то стоящее.

- Конечно знаешь, с моего курса пацаны, Сашка Филиппов, Руст Исхаков, Пашка Лаптев, еще математик один Сашка Брускин.

- О, этих знаю, надо же никогда бы не подумал, что этих ребят потянет в КВН, - «даже удивительно, бывает же, такие тихони с виду, в библиотеке сутками торчат и вдруг на тебе, решили зазвездиться». 

- Еще с парочкой человек сегодня буду разговаривать, ну ты как?

- А почему бы и нет, собственно - неожиданно, для самого себя, легко согласился я, - можно попробовать.

Димон расплылся в широкой улыбке, - Марс, я всегда знал, что ты правильный чувак, давай сегодня подваливай на репетицию к семи часам вечера в 203 аудиторию, там как раз занятия закончатся. Подойдешь?

- В крайнем случае, доползу!

- Клево! Ну, все я тогда побегу, тут еще куча дел всяких, заболтался, блин с тобой. И юный лидер прогрессивной молодежи истфака, открыв аудиторию, умчался неуловимым вихрем, также неожиданно, как и появился в тот день.

Я достал из кармана куртки пачку «Петра I», вышел в коридор и направился к выходу, переваривая случившееся.

«Какой же, все-таки, интересный у меня сегодня день» - сделал я вывод затягиваясь сигаретой. «И с работой все разрулилось, и Димона встретил, и в самодеятельность вляпался». Еще утром, меня обуревало беспокойство из-за недоеденной детьми гречневой каши, и моя жизнь казалась мне лишенной смысла и содержания, эдакое безвылазное болото, попадая в которое ты обрекаешь себя на вечное беспомощное барахтанье в ожидании неизвестно чего. А уже спустя всего несколько часов я, освобожденный от тяжкого груза моральной ответственности, стоял возле ближайшего к универу ларька с банкой пива в руках, и как даун с неизменно застывшей улыбкой Джоконды на лице, радовался всему, что меня окружает. Жизнь налаживалась. «Кстати, «даун» - прикольное слово, что-то такое эдакое есть в нем. Вспомнил! В английском языке есть такое выражение «count down», что-то связанное с возвратом, отсчетом или обратной стороной, точно не помню. А, что, красивое словосочетание, сочное такое, можно команду так назвать. Как говорится, был бы каунт, а дауны всегда найдутся. О, первая шутка, надо бы запомнить».

Вот так, внезапно и легко, мною был сделан решительный шаг в бездну под названием КВН, и я впервые почувствовал, еще не так остро, но уже вполне отчетливо, этот особый, ни с чем несравнимый трепет ожидания встречи со зрителем. Это кружащее голову состояние, когда тебя охватывает необъяснимая эйфория от предвкушения предстоящей работы. Этот едва различимый зов сцены, который медленно, но неотвратимо проникает в твою душу, в каждую клетку твоего тела, подчиняя себе и увлекая тебя за собой в мир творческих мук и волшебных превращений. И откуда-то издалека, еле слышно, уже стала доноситься торжественная барабанная дробь, уже трубили праздничные фанфары, и прекрасные музы уже кружили над головой, и где-то за спиной расправлялись могучие крылья.

***

На репетицию пришло восемь человек, шесть парней, включая меня и две девушки. Кроме Рыбака, из собравшихся, я хорошо знал только Пашку Лаптева, с которым летом пересекся все в том же лагере «Урал». Про Руслана Исхакова, в простонародье именуемого Рустом я знал только то, что он являлся одногруппником Димона. Здоровый детина под метр восемьдесят, немного нескладный, далеко не спортивного телосложения, при этом со взглядом преданной собаки, полным добра и любви.

Два оставшихся персонажа мужского пола, вызвали у меня крайнее удивление, еще в разговоре с Димоном, когда он только упомянул про них. Это были два Александра, Филиппов и Брускин. Дело в том, что знал я их еще до ВУЗа, они учились в одной со мной школе на класс младше. Тогда, это были классические ботаники со странностями, которые заметно выделялись из общей массы учащихся и естественно являлись регулярными объектами приколов, розыгрышей, иногда даже насмешек. К странностям относилась, прежде всего, непривычная для большинства сверстников манера общения, через чур вежливая, не по годам взрослая, изобилующая многочисленными устаревшим оборотами. В их речи полностью отсутствовал подростковый сленг, это была такая, ожившая Чеховская проза: «будьте любезны; засим позвольте откланяться; благодарствую покорнейше». Также к странностям можно было отнести и то, что они всегда находились в стороне от характерных для того возраста интересов, развлечений и игр, и то как они одевались, и даже в походке каждого из них заключалась некая невразумительность. В общем, выражаясь современным языком, парни полностью выпадали из мейнстрима, были вне формата. Особенно мне запомнилось то, что в старших классах они были единственными, кто продолжал носить сменную обувь в таких детских вещь-мешочках, затягивающихся продетой через горловину веревочкой, тогда как все использовали цветные полиэтиленовые пакеты. У меня до сих пор стоит перед глазами этот типичной образ мальчика из интеллигентной еврейской семьи, шагающего по школьному коридору походной Чаплина, в одной руке несущего большой черный дипломат, а в другой мешочек со сменкой. Причем рука, несущая мешочек, слегка приподнята, потому что, в противном случае, мешочек, висящий на достаточно длинной веревочке, будет волочиться по полу. Только представьте себе, с одной стороны дипломат, а с другой авоська под сменку, уже не детство, но еще не юность – совковое отрочество.

Справедливости ради надо отметить, что эти два ходячих рудимента природы были круглыми отличниками, завсегдатаями многочисленных олимпиад, и как следствие, находились на особом счету у преподавателей и директора школы. Во многом благодаря этому особому отношению и действительно неординарным способностям в учебе, обоим Александрам удалось избежать многих неприятностей со стороны сверстников и не превратиться в изгоев. Я к ним всегда относился нейтрально, никогда не задирал, но и общаться с ними меня никогда не тянуло. И вот теперь судьбе было угодно столкнуть меня с ними и нигде ни будь, а в студенческой самодеятельности.

Забегая вперед, скажу, что, узнав Филиппова и Брускина поближе, от моего представление о них, навеянного школой не осталось и следа. Они очень изменились за время, проведенное в универе, и я понял, что все их странности были издержками чрезмерно жесткого воспитания, излишней женской опеки, или как сказал бы психолог, гипертрофированной материнской любви.

Но самой большой неожиданностью, и, конечно же, самой приятной, особенно в свете внезапно обрушившегося на меня полового воздержания, были девушки.

Их звали Индира и Лида и они были единственные кого я до этого ни разу не видел. И это, как оказалось, было совсем не удивительно, так как они были первокурсницами. О, это волшебное слово - первокурсница. Сколько в нем свежести, легкости, невинности, наивности и соблазна. Конечно, по богатству вызываемых эмоций и ассоциаций, с культовой «восьмиклассницей» Цоя, тягаться ему сложно, это святое, но всем прочим оно дает значительную фору. Особенно, когда это слово, подкрепляется еще и соответствующим телом. А тела у двух прелестных незнакомок, и это не могло не радовать, были самыми, что ни есть соответствующими. Обе они были среднего роста, с классическим набором всех необходимых выпуклостей и округлостей нужного объема и формы. Прибавьте сюда скромно, но со вкусом подобранную одежду, неагрессивный тонкий макияж и легкий жасминно-мускатный аромат, которым они наполняли небольшое помещение 203-ей аудитории, и вы поймете, что подразумевают люди, когда говорят: «День удался».

Рыбак на правах инициатора нашей тусовки, взял руководство в свои руки. Спешно перезнакомив всех между собой, он стал вводить нас в курс предстоящего мероприятия. Для начала, в лучших традициях русской лингвистики, еще раз прокомментировав высказывания руководителей СС о творческом потенциале историков, то бишь нас, он указал на необходимость сомкнуть ряды и показать этим высокомерным зазнайкам все, на что мы способны. После зажигательного вступления он более подробно остановился на условиях собственно самого конкурса.

Тема, которую требовалось раскрыть на конкурсе, «потрясала» своей оригинальностью: «Студент и вещи несовместимые». Да уж! Если у сидящих в СС студентов креативность на таком «высоком» уровне, то теперь понятно, почему Димон, так быстро смог там продвинуться. На эту «звездную» тему нужно было подготовить выступление минут на пять-десять, в котором, согласно «Положению о конкурсе» (а вы думали там в бирюльки играют), в доходчивой, яркой, художественной форме, с элементами сатиры и юмора нужно было в очередной раз, подтвердить тезис о политической активности и творческом потенциале талантливой университетской молодежи.

«Что ж, если от нас требуется повысить уровень политической сознательности в отдельно взятом высшем учебном заведении, мы будем его повышать», - решили мы, и стали искать следы сатиры на бескрайних просторах студенческого бытия. Поначалу у нас получалось не очень, все ж таки сказывалась существовавшая до сего дня разобщенность. Все, кроме Димона, чувствовали себя немного скованно. Предлагаемые идеи явно не соответствовали той планке, которую мы сами себе пытались поставить. Но, постепенно народ, что называется, разошелся. И вот уже кто-то придумал четверостишье, кто-то удачный каламбур, кто-то смешно прошелся по рекламе. А уж когда Димон, совершенно неожиданно, достал бутылку водки с заранее приготовленными бутербродами на закуску, то последние барьеры были сняты, и работа прямо-таки закипела. Все-таки, что не отнять у Димона, так это его талант организатора. Ничто так не объединяет людей, и не сплачивает коллектив, как совместное распитие спиртного. Даже девушки, скромно все это время сидевшие за столом и лишь изредка вставлявшие отдельные реплики, не отказались тяпнуть по маленькой, к вящему удивлению и бурной радости всей мужской части собрания. Что ж, вот так банально порой и происходит расставание с детством. Стоит ли говорить, что Индира и Лида, на протяжении всей репетиции вызывали у всех собравшихся парней слюноглотательную рефлексию. Наше поведение тогда, было просто классической наглядной иллюстрацией нетленной теории естественного отбора старины Дарвина.

Я долго приглядывался к обеим в течение вечера и не мог выбрать, которая из них мне больше нравится. Индира, курносая шатенка с длинными вьющимися волосами или Лида, рыжая ведьма с зелеными глазами. Мне нравились обе, но глубокий вырез на майке Индиры, который она грамотно демонстрировала, предусмотрительно расстегнув молнию на кофточке, и который позволял получить более чем убедительное представление о размерах и упругости ее бюста, склонял чашу весов в ее пользу. То, что скрывалось под этой майкой, было аргументом, я бы даже сказал двумя аргументами. Еще меня в ней привлекала ее потрясающая, не присущая большинству первокурсников открытость.

Первые недели учебы в ВУЗе, для новоявленных студентов, как правило, не самые комфортные.  Всегда требуется время, чтобы привыкнуть к новой обстановке, новым лицам, своему новому статусу, почувствовать атмосферу учебного заведения, поймать его ритм. Кому-то для этого нужен месяц, кому-то два, особо «одаренным» и года бывает недостаточно. Индира же по всему принадлежала к тому немногочисленному типу первокурсников, что мгновенно адаптируются к новым условиям и с первых дней пытаются окунуться в самую гущу событий.  

Решив, что основным объектом для «грязных домогательств» с моей стороны станет Индира, я сосредоточился на творчестве. Постепенно я прибрал инициативу в свои руки и к концу репетиции уже вел себя как заправский капитан команды. Нельзя сказать, что в тот вечер мы смогли придумать, что-то выдающееся. От первой репетиции и не следовало ждать чего-то особенного. Было достигнуто главное, появилась группа единомышленников, наметились контуры будущей команды.

Завершив репетицию, мы всей толпой вывались на свежий ноябрьский воздух, в котором уже отчетливо чувствовалось дыхание зимы. Она, по сути, уже давно оккупировала город, скрыв под первыми снегопадами следы осенней распутицы, и подготовив хороший плацдарм для подхода основных сил. Но, проявляя благородство, еще давала жителям возможность как следует подготовиться к ее правлению, не давая разгуляться морозу.

Весело перешучиваясь, мы пошли провожать девушек до автобусной остановки. Два Александра, будучи под шафе, устроили настоящий словесный рыцарский турнир во славу прекрасных дам. Это было очень забавно и смешно, настоящая схватка интеллектов, вот где пригодилась их любовь к чеховской прозе и знание истории.

- Маркиз, вам не кажется, что ваша лошадь потеряла подкову, она так бесстыдно виляет своим крупом?

- В таком случая граф, ваш жеребец явно желает потерять невинность, соблаговолите сейчас же прикрыть его попоной, кругом же дети. 

- Это не жеребец, а мерин!

- О, тогда даже боюсь себе представить ту попону, что понадобилась бы ему в бытность его жеребцом.

- Господа! Как вам не стыдно, здесь же дамы, - наигранно сурово пытался образумить их Пашка, невольно подражая Александрам.

- Что ж тогда поговорим о кобылах, - невозмутимо продолжил Брускин, чем вызвал очередной приступ смеха у девушек. 

Такая перепалка продолжалась долго. Руст смеялся больше всех и после каждого удачного выпада дуэлянтов, кричал: «Парни, не забудьте дома это записать, слышите, это нужно записать».

Я и Димон шли немного позади остальных, время от времени вставляя реплики в общий веселый треп. Употребленное спиртное самым благоприятным образом сказалось на моем самочувствии. Давненько, я так вот просто не пил в хорошей компании. Однако, одна бутылка водки на восьмерых, пусть даже в моем случае наложившаяся на две предварительно выпитые бутылки пива, это, конечно же, было не серьезно. Организм настойчиво начал требовать продолжения банкета. Причем по хитрым искоркам, появившимся в глазах Димона, я понял, что начал требовать не у меня одного. И если, по началу, у меня в голове еще были попытки реализовать немудреный план под кодовым названием «навести мосты», в отношении Индиры, с непременным совместным проездом в автобусе, провожанием до подъезда, держанием за руку и, чем черт не шутит, дружеским поцелуем в щечку на прощание, то по прибытию на остановку от этих попыток не осталось и следа. Для меня такое поведение было, пожалуй, даже немного странновато, что-что, а даже малейшую возможность приударить за представительницей противоположного пола я обычно не упускал. Но, в урагане этого, во всех отношениях, интересного и насыщенного дня, у меня видимо немного подсели батарейки. И потом, как выяснилось, обе девушки жили в Сипайлово, а это был не самый близкий от центра, в котором располагался универ, район города. Перспектива выбираться потом оттуда в «цивилизацию», меня совершенно не радовала. Поэтому, когда подошел нужный автобус, я на правах старшего приказал двум острословам-донкихотам выполнить свой рыцарский долг до конца и сопроводить Дульсиней до фамильного замка. Александры, были только рады, воспользоваться столь неожиданно свалившимся для них «счастьем». Они встали по обе стороны автобусной двери и учтивыми реверансами пригласили дам сердца проследовать в поданный дилижанс. Напоследок, подурачившись с традиционным многократным «только после вас» и отсалютовав нам своими вязаными шапочками, они, смешно толкаясь, завалились в салон.

- Нашли друг друга, - прокомментировал, улыбаясь Димон, провожая взглядом отъезжающий автобус.

- Ты это о ком? О Брускине с Филипповым? – я тоже улыбался.

- Нет, о них и о девчонках.

- Ну, я бы не был столь категоричен. Язык у ребят, конечно, подвешен, но ты же знаешь, что на самом деле нравиться бабам. Нет, нам они не конкуренты.

- Согласен. Ты на какую запал?

- Мне, как говорил многоуважаемый Винни Пух, пожалуйста, и то и другое, и можно без хлеба, - сходу попытался пошутить я.

- О, Марс, не забудь дома записать, клево получилось, - не унимался Руст, наверное, ближе всех нас остальных принявший к сердцу идею с выступлением.

- Эх, такое надо не записывать, такое надо претворять в жизнь.

- Вот ты дома и претвори, тихонечко, под одеялом, - врубился в разговор Пашка.

- Ага, два раза, по очереди – добавил Руст, после чего началась типичная в таких случаях, шутливая студенческая перебранка, в которой изысканно-изощренная пошлость неизменно с большим отрывом побеждала всякий юмор.

Впрочем, все закончилось довольно быстро. Руст, единственный кто среди нас жил в центре, засобирался домой и начал жать всем руки.

- С вами, конечно, весело пацаны, но, блин, завра у нас семинар у Барминой, - как бы извиняясь, добавил он напоследок и своей фирменной размашистой походкой исчез из поля нашего зрения.

Что такое семинар у Барминой, естественно никому объяснять было не надо. Прочно закрепившееся за этой живой легендой истфака прозвище – Барминатор, говорило само за себя.

Мы остались втроем.

Димон предложил мне и Пашке скоротать этот вечерок у него дома, предварительно заскочив в магазин. Поскольку мы жили в пяти минутах ходьбы друг от друга, план был принят без возражения. Обсуждая, все перспективы и успехи друг друга на тернистом пути познания женского начала, мы дождались нужного нам автобуса и поехали к Димону.