ДВДД. Вступление.

ДВДД

 

Осенью Марса всегда накрывал депрессняк. Не типичная осенняя депрессия, которой страдает добрая половина населения планеты, а именно депрессняк. Нудное хандрическое состояние. Нечто среднее, между апатией ко всему происходящему вокруг, ностальгией по прошлому, тревогой за будущее, неудовлетворённостью самим собой, творческим бесплодием и кризисом среднего возраста. Отдаленно это напоминало ему расстройство, которое испытывал Иван Бездомный из нетленного «Мастера и Маргариты», описанное в финале романа. Когда Иван становился беспокойным, нервным, терял аппетит, шёл на Патриаршие, потом метался по городу, возвращаясь под утро совершенно больной и измученный. Вот только у Бездомного это обострение происходило всегда в дни весеннего полнолуния, а у Марса в дни осеннего равноденствия. И было оно, конечно, не таким тяжёлым и безумным, как у персонажа Булгакова, но таким же неизбежным, неотвратимым и безысходным.

В такие дни его всё раздражало!

Его раздражала погода. Это затяжное ненастье. Эта неумолкающая пьеса дождя и ветра. Хмурая элегия в декорациях выцветшего неба и покрытых грязной охрой листвы улиц. Материализовавшаяся шизофрения Ван Гога, от которой не было спасения.    

Его раздражала работа. Его банк. Эта бессмысленная офисная рутина, нескончаемый круговорот служебных записок, телефонных звонков, однообразных задач, скучных совещаний и набивших оскомину корпоративных мероприятий.

Его раздражала вечная нехватка денег. Постоянное пребывание в состоянии сведения концов с концами. Многое из того, что он хотел, он не мог себе позволить. Постоянно приходилось в чём-то себе отказывать. Он не умел экономить, и как бы не старался сбалансировать семейный бюджет, в нём регулярно возникали какие-то чёрные дыры. Хотя вроде бы он получал неплохую по меркам их провинциального города зарплату. Не выдающуюся, конечно, но вполне приемлемую. По крайней мере, её хватало, чтобы содержать семью, оплачивать счета, учёбу детей, сносно одеваться и питаться, и устраивать вечеринки с друзьями. Остальное уходило на обслуживание кредитов, куда же без них. Нельзя было сказать, что финансы уж совсем пели у них романсы. Да, было туговато, впритык, но запросы у них были весьма скромные, и они привыкли довольствоваться тем, что есть.

Но осенью его всё раздражало!

Его раздражала семья. Мама, которая, вечно шаркая, и вечно охая, ходила туда-сюда, при этом постоянно что-то бормоча себе под нос. Особенно его выводило из себя, когда она начинала громко, так громко, как умела только она, разговаривать по телефону со своими двоюродными сёстрами. Их было у неё пять. Так что разговаривала она часто. 

Раздражала жена, своей маниакальной любовью к порядку, вечными замечаниями по поводу не там оставленных ботинок, или неубранной в шкаф футболки, или брошенного в ванной полотенца. Постоянным напоминанием о необходимости вымыть руки, перед тем как сесть ужинать и не забыть выключить свет на кухне после ужина. А иногда, напротив, своим молчанием, когда она сосредоточенно проверяла тетради, сидя на диване или смотрела какой-нибудь скучный сериал. И Марсу начинало казаться, что он уже не испытывает к ней каких-то нежных чувств. В его голову начинали закрадываться неприятные мысли, что их брак уже давно себя исчерпал, и что они живут вместе, по большому счёту, только ради детей. И то, что эти мысли предательски закрадывались, его тоже раздражало. Они ведь, шутка ли, были женаты уже девятнадцать лет. Многие из его друзей ровесников, пребывали кто во втором, а кто и в третьем браке. А они всё ещё были вместе. И он любил её, очень любил. Конечно, с годами чувства притупились, о какой-то безумной страсти не могло быть и речи. Но они столько всего вместе пережили. И хорошего, и плохого. Столько прошли испытаний на прочность. И она всегда его поддерживала, никогда не попрекала, и всегда прощала его, когда он делал ей больно, своим подчас некрасивым поведением, или какой-нибудь дурацкой выходкой. И он точно знал, что она его любит. Любит таким, какой он есть. Он точно знал, что нужен ей, и уж точно не собирался её бросать.

Но осенью его всё раздражало!

Раздражал даже кот. Этот тупой кастрат, который только и делал, что ходил от комнаты к комнате и истошно орал, чтобы его впустили, а потом орал, чтобы его выпустили обратно.

Всё то, на что в иное время он не обращал никакого внимания, или весело отшучивался, в период депрессняка его безумно начинало раздражать. Всё, кроме, дочек. На них он не мог раздражаться никогда.

 

 

В такие дни он предпочитал по тем или иным причинам, задерживаться допоздна на работе. Ну, как допоздна?! Часиков так, примерно, до девяти вечера. Осенью в это время обычно уже темнеет и город, серый и невзрачный, будто гадкий утёнок старины Андерсена, вдруг превращается в ослепительного лебедя, взрывая небо миллионами киловатт мигающих фар, светящихся окон, мерцающих витрин и неоновых вывесок. Он любил свой родной город. Это может быть был не самый лучший город на земле, не самый красивый, не самый большой и не самый благоустроенный. Но это был его город. Он к нему прикипел. Врос в него всеми своими корнями и точно знал, что никуда отсюда не уедет. Ночная Уфа была его слабостью и в чём-то спасением. Ему нравилось, не спеша катиться на своей машине по её сверкающим улочкам, по одетым в цветные гирлянды проспектам, вдоль залитых огнями торговых комплексов, салонов, бутиков и кафе. И вдвойне нравилось ему делать это под кайфом от доброй порции отборной привозной травы, которой он иногда нет-нет да позволял себе баловаться. Особенно в такие дни. Это немного отвлекало от разных тяжёлых мыслей и успокаивало. Он включал на полную катушку музыку с флэшки, какой-нибудь свежескаченный транс, и не спеша колесил по самым разным маршрутам. В такие вечера даже гайцы, промышляющие в укромных тёмных переулках, почти не злили его, благодаря светящимся элементам своей униформы.

 

***

Вот и сегодня он покатался по городу и вернулся домой поздно. Было уже часов десять вечера. Он успел пожелать спокойной ночи младшей дочери. Старшая уже месяц как жила отдельно, снимала квартиру на двоих с подругой, в том же районе города. Он вяло проглотил приготовленный женой ужин, обменялся с ней парой, тройкой дежурных фраз, и уединился с ноутбуком на кухне. Там он сделал себе горячий имбирный чай, рецепт, которого как-то давно откопал в интернете. Свежий имбирь очищается от кожуры и натирается на мелкой тёрке. Натирается также лимон, уже с кожурой. Добавляется пара столовых ложек мёда, и всё тщательно перемешивается. В результате этих нехитрых манипуляций получается ароматная смесь, которая хранится в полулитровой банке в холодильнике. Обычно он клал две чайные ложечки с горкой этой смеси в стакан, наливал немного чайной заварки и заливал крутым кипятком. Такой имбирный чай получался терпким, дерущим горло, и очень ему нравился. К тому же считалось, что он очень полезен для здоровья. За вечер он мог выпить две, три больших кружки этого огненного  напитка.

Что же он делал. Он писал. Вот уже несколько лет он писал книгу. Хотя «книгу» конечно сильно сказано. Он скорее очень хотел, чтобы получилась книга. Но на самом деле он сам до конца не понимал, что из этого всего выйдет и выйдет ли вообще. По началу, он и не думал о чём-то таком. Просто вдруг однажды ему захотелось писать. Может от скуки, а может от непреодолимой тяги к творчеству, что всегда сидела внутри него и не могла найти достойного выхода. А, может, пришло время. Точнее писать он хотел всегда, и писал, но все как-то несерьёзно. А здесь ему захотелось писать по-настоящему. Но он долго не мог начать, выбрать тему. А потом помог случай.

Как-то осенью они с женой затеяли генеральную уборку на балконе. Не то чтобы очень уж нужно было её затевать, но каждая уважающая себя семья раз в пятилетку обязана делать генеральную уборку на балконе. Что уж тогда конкретно сподвигло их на сей житейский подвиг не суть важно. Важно то, что они тщательно стали перебирать весь собранный на балконе хлам. Что-то безжалостно отправлялось в мешок для мусора, что-то после долгих споров и отдаленной перспективы когда-нибудь оказаться востребованным откладывалось в сторонку. Откладывалось, дабы потом, вновь найти покой и уединение на всё тех же трёх квадратных метрах дополнительной наружной площади с остеклением.

Там было много чего, и старые лыжи с лыжными палками, и различные детали от старой сантехники, вёдра, инструменты, сломанная стиральная машина «Малютка», неиспользованные обои, обрезки линолеума, старые чемоданы, сумки, чайники, утюги, посуда, обувь, потрёпанные ещё советские книги и журналы и прочая макулатура.

Вот, собственно, перебирая эту самую макулатуру, Марс и наткнулся на старую толстую папку из кожзаменителя. Он узнал её, это была его папка. В ней хранилось нечто весьма ценное для него. Он даже разозлился тогда, не понимая, как она могла оказаться на балконе. После завершения уборки он уединился на кухне и с трепетом открыл её. Это был его студенческий архив. В основном там были собраны разные номера университетской газеты «Кафедра» и студенческой газеты «Гаудеамус». Те номера, в которых упоминался «Клуб 91». Так называлась команда, в которой он когда-то играл. Играл в КВН. Там были заметки про различные студенческие мероприятия, в которых они участвовали. Про команды, игравшие тогда на университетской и республиканской сцене. Были статьи про его друзей и про него самого. Различные интервью, очерки о фестивалях Юморины, об играх за «Золотую Ворону», высшую награду республиканского КВНа тех лет. Там были фотографии, на которых был и он сам и множество других ребята из их славной КВНовской тусовки. Были в папке ещё и старые афиши, и билеты на игры.

Марс аккуратно листал пожелтевшие от времени страницы. Эти хрупкие газетные листы, в которых бледным типографским шрифтом отпечаталась целая эпоха. Там были милые его сердцу люди, там были громкие для него события, там была его история, его молодость, его мимолётная слава, его первые серьёзные победы и поражения. То, чем он по праву гордился и о чём он всегда с удовольствием любил вспоминать.

И он, с головой погрузившись в эти самые воспоминания, до ночи перечитывал статьи и заметки. И вот тогда то, он вдруг и понял, о чём бы он хотел написать. Да вот обо всём, об этом. Об их безумной тусовке, о смешных, нелепых и даже порой драматичных историях, которые случились с ним и с его друзьями. Зачем выдумывать что-то, когда у него уже есть всё, что ему нужно. Надо только сесть и записать. На букера эти наивные мемуары, конечно, не потянут, но сделать приятное своим друзьям, этого будет вполне достаточно. Так он тогда подумал. Подумал и на следующий же день сел писать.

И вот он писал уже несколько лет. Так уж получалось. Задумать что-то и реализовать задуманное, это не одно и то же. Это большая разница. Во-первых, катастрофически не хватало времени. После офисной круговерти, дороги домой, ужина и различных домашних дел на творческие потуги у него времени оставалось не много. Во-вторых, как ни крути, а даже трижды творческие потуги бесполезны без вдохновения. А о каком вдохновении можно говорить после той же офисной круговерти и различных домашних дел. Поэтому процесс затянулся, превратившись в какой-то мазохистский литературный марафон. Бывало, на то, чтобы написать один абзац у него уходил почти целый месяц. Но иногда бывали и такие счастливые дни, когда, по-видимому, сжалившиеся над его жалкими попытками музы, вдруг слетались к нему дружной стайкой, и ему удавалось набросать две, а то и три страницы текста. В такие дни он, как правило, засиживался глубоко за полночь, пытаясь выжить по максимуму из внезапно накрывшей его волны вдохновения.

Сегодня он намеревался дописать одну из глав. Он корпел над ней полгода. Начинал еще весной, и тогда ему достаточно быстро удалось набросать приличный объем. Но потом летом как-то все застопорилось. Дачные заботы, отпуск, выезды на природу… в общем не до писанины было. А вот осенью снова пошло. И теперь оставалось буквально грамотно оформить концовку.

Но что-то снова не клеилось. В голове кое-что вертелось, но ему никак не удавалось сформулировать мысль, ухватить суть. Наконец, он начал было даже печатать предложение, но в этот момент его прервал звонок сотового. Марс бросил взгляд на экран нудно вибрирующего айфона. Звонил его друг Димка Трапезников. Марс ответил.

- Алло! Привет, Пушкин! – так его называл только Димон. Это повелось еще с универа. На курсе втором, третьем Марс серьезно увлекался поэзий. Пастернак, Мандельштам, Северянин, Есенин, Маяковский были его любимыми авторами. И, конечно же, он и сам писал тогда стихи, которые показывал только близким друзьям. Вот Димон и нарек его Пушкиным. К тому же у Марса была в те годы пышная курчавая шевелюра, чем-то отдаленно напоминавшая завитушки Александра Сергеевича.   

- Привет, дорогой!

- Как дела?

- Пока не родила. – Это был любимый ответ Марса на этот дежурный вопрос. Димон, как всегда, засмеялся, услышав привычный интригующий ответ.

- Ха-ха, ну это хорошо! Значит, еще можешь.

- Я всё могу. Как сам?

- Нормально, живой пока. Что у тебя на работе? Слухи какие-то непонятные про ваш банк ходят.

- Да, всё нормально. Всё тоже болото, как всегда. Не верь слухам, это происки конкурентов.

- Понятно. Слушай Пушкин, сразу к делу перейду… тут у товарища одного ребенка на операцию положили в детскую республиканскую больницу. Нужна кровь. Ты же вроде бы донор у нас, можешь сдать завтра?

- Ну, нет проблем. Сдам, конечно. Скинь мне в вотсапе для кого.

- Ага, сейчас скину. Спасибо Пушкин. Блин, надо встретиться. Сто лет уже тебя не видел.

- Надо, согласен. Я на выходных на даче. Будет желание, подскакивай.

- Я бы с удовольствием, но я в субботу в Москву в командировку улетаю. Может на следующей неделе?

- Ну, давай, вернёшься, звони. Придумаем что-нибудь.

- Ага, давай пока. Обнимаю.

- Бывай.

Марс положил сотовый на стол. Да уж, подумал он, давненько с Димоном не виделись. Значит завтра надо сдавать кровь. Что ж, хоть какое-то разнообразие. Сперва завезу своих в школу, потом сразу на станцию переливания крови. Так! Надо позвонить Владу, предупредить, что задержусь завтра.

Марс снова взял сотовый, посмотрел на время. Было почти одиннадцать вечера. В принципе ещё не поздно, можно звонить. Влад был начальником управления, в котором работал Марс. Он был на четыре года младше Марса, но пришел в банк на пару лет раньше его. Он был единственный в их управлении, с кем Марс проработал вместе бок о бок больше десяти лет. Прошли, что называется с ним и огонь, и воду, и медные трубы. Про таких как они у них в департаменте в шутку было принято говорить «старая гвардия». Так, что в плане взаимопонимания у них было всё в полном порядке.   

Он набрал нужный номер. Влад ответил почти сразу.

- Привет!

- Добрый вечер!

- Добрый, добрый!

- Я не слишком поздно?

- Не, нормально, я минут десять назад только домой зашёл. Случилось что?

- Да, хотел предупредить. Меня кровь завтра сдать попросили. У товарища одного ребёнку операцию делают. Вот, буквально пять минут назад позвонили. Я уж не мог отказать, сам понимаешь.

- Не вопрос. Ага. Будешь весь день брать?

- Не-а. Я как освобожусь, подъеду.

- Ну, смотри, если у тебя там срочного ничего нет, можешь и целый день взять. 

- Срочняка нет. Тарифы по кредитным картам я еще вчера на согласование выставил. Но я подъеду, там пара служебок упало, да и текучку разгрести надо.

- Понял. Смотри сам, в общем.

- Ага, ну, всё тогда, давай до завтра.

- Давай, пока.

Марс отложил телефон, взял стакан с чаем, сделал глоток и тупо уставился на экран монитора. Перечитал предложение, которое начал писать, понял, что оно никуда не годится и удалил его. И вдруг подумал, - «Эх, а как было бы здорово, вот так же запросто нажать delate и стереть последние пару месяцев жизни. Или хотя бы день. Вот не понравился тебе день, нажал клавишу, и нет его. И начинаешь с чистого листа. Но, увы, жизнь не перепишешь, не перепроживешь. Фу, какая банальщина лезет в голову. Тоже мне гениальная мысль. Что-то я совсем раскис, соберись мудак».   

Снова вздрогнул сотовый. Пришла смска от Димона.

«Нет», решил Марс, «сегодня совершенно невозможно сосредоточится. Пойду-ка я лучше спать. Может быть завтра, что-нибудь получиться. Завтра! Опять это завтра. Всё завтра. Прокрастинатор хренов». Он злился на себя. Злился из-за того, что слишком многое откладывал на завтра. Он всю сознательную жизнь жил одним днём. Но в последнее время этим одним днём всё чаще становилось завтра. «Отложенные дела, отложенные решения, отложенные поступки, отложенная жизнь. Так нельзя. Надо что-то делать…, но завтра».

Он быстро допил остатки чая и выключил ноут. Стараясь не шуметь, он перенёс ноут на рабочий стол в зале. Потом дошёл до дивана, разделся и лёг. Жена уже спала, по обыкновению подмяв под себя всё одеяло. Марс, как всегда, постарался тихонечко вытащить его краешек, стараясь не разбудить её. Но она проснулась. Она всегда просыпалась. Она повернулась к нему, накрыла одеялом и пробурчала сквозь дрёму, – Тебе хватает?

- Да, хватает.

Она обняла его, прижавшись к нему всем телом и положив голову ему на плечо. Он лежал на спине. Он всегда засыпал, только лёжа на спине. Он знал, что через пять минут жена отвернется от него. Она не могла спать, когда её голова была у него плече. Но эти пять минут она обязательно должна к нему прижаться, чтобы почувствовать его тепло, что он рядом.